Интересно, какой ты меня помнишь.
Неуклюжей, неуверенной, терпеливой, внимательной, чуткой.
Доверчивой, с «немодельной фигурой», глазами, очень большими, что ты заметил далеко не сразу.
С разбитым вдребезги телефоном, со взглядом, проникающим куда-то очень далеко, с письмами, ни одно из которых я повторить не смогу никогда.
С фразой «я не пью», с беспокойством за тебя, со странными сообщениями, в которых было что-то ванильное, но милое иногда.
Милой, наверное.
Наверное, хорошо помнишь меня тринадцатофевральскую, господи, как я тогда волновалась. боялась, чёрт.
Двадцатьчетвёртофевральскую тоже, наверное, помнишь, Нервную, с синяками под глазами.
Уставшую от маминых упрёков помнишь. Вечно чем-то занятую.
Торопящуюся на пороге.
В закрывающемся лифте меня тоже, может быть, помнишь.
На еврейском кладбище и возле Храма на Крови, возле водоёма в Сысерти, с короткими волосами.
Приезжающую по первому зову, отговаривающую тебя приезжать ко мне глубокой ночью.
А может, не помнишь.
А если не помнишь, то зачем мне такой быть.